Обыденность жизни заключается в её предсказуемой повторяемости, в отсутствии новизны. С возрастом жизнь становится всё обыденней: что для юнца – праздник или горе, для старца – обыденность. Обыденность может быть, как неприятной, так и приятной, ибо сама по себе она нейтральна, её приятие или неприятие определяется личностью и характером конкретного человека.
Например, Северянин пишет:
Как мечтать хорошо Вам
В гамаке камышовом
Над мистическим оком – над бестинным прудом!
Как мечты – сюрпризерки
Над качалкой грезёрки
Истомленно лунятся: то – Верлен, то – Прюдом!..
А Маяковский к нему обращается:
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!..
Почему он так грубо обращается? Да потому что:
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие, нажраться лучше как, —
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..
То, что для Северянина является вызывающей лёгкую иронию приятной обыденностью, для Маяковского – обыденность ненавистная, неприятная, потому что, видя мечтающую грезёрку, он не может забыть о её знакомом поручике, сидящем в то же самое время в окопе под обстрелом германских орудий. То, что для Северянина – прекрасный мир, для Маяковского – лишь мещанский закуток «прекрасного и яростного мира».
Кто из них прав?
Когда через пару лет после написания «Облака в штанах» в сад грезёрки зашли вооружённые революционные матросы и вышибли её не только из сада и дома, но и из взбунтовавшейся России, история прямо сказала, что прав Маяковский.
И куда ни взгляни сквозь века минувшие, – в Древний ли Египет, в Древнюю ли Грецию, на Иерусалим ли, раскинувшийся вокруг храма Господня, на окружённые ли крепостными стенами имперские Рим и Константинополь, на королевский ли Версаль, где Антуанета, по народной легенде, советует страдающим от недостатка хлеба бедным парижанам заменить его пирожными, – везде Маяковский прав: приятная для считающих себя избранными немногих обыденность в предназначенный срок рушится, как, впрочем, и неприятная для большинства народонаселения.
Так что, хотя большая часть жизни человечества протекает в обыденности, судьбу его решает не она, а те времена, о которых Тютчев сказал так:
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был –
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!
Кстати, эти строки очень любил человек, за десять дней сумевший, по свидетельству американского репортёра, перевернуть весь человеческий мир.
И я вынужден признать, что, хотя мне поэзия Северянин с годами стала более приятна, чем поэзия Маяковского, но в не столь отдалённом будущем, увы, всё пойдёт по Маяковскому:
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Пускай земле под ножами припомнится,
кого хотела опошлить!
Земле,
обжиревшей, как любовница,
которую вылюбил Ротшильд!
Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника –
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.
Пойдёт именно так, ибо такова логика истории, ибо, как сказал Мессия, «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч».
Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий: