КИБОРГ
Небо ночи угрюмо и звёздно,
надкусила лимон свой луна;
снова мне в это мглистое поздно
одиночество мыкать без сна.
Смерть ломала судьбы моей жерди
и тогда запросила семья,
чтобы стал не гнилушками смерти,
а титановым киборгом я.
Пострашась их спечалить несчастьем
и в желаньи шагнуть за предел,
я бредовое выдал согласье
на телесной судьбы передел.
Не представил умишком облезлым,
сколько муки ему предстоит,
когда тело заменят протезом,
а сознанье вкуют в алгоритм.
Это страшно, что чуждою волей
плоть, которая стала тобой,
от любой застрахована боли,
от усталости тоже любой.
Это жутко, что мозг со стараньем
всё просчитывает, — дали и близь,
но не дарит ему подсознанье
лишь в грядущем понятную мысль.
Так бывает в преддверии плахи,
когда хочет казнимый кричать,
но не в силах свинцовые страхи
из души онемелой поднять…
Пусть минувшие беды итожу,
но мои не мигают глаза
и на щёк безчувствительной коже
не проводит дорожки слеза.
Мои дети с супругой по праву,
видя эту телесную сушь,
почитают меня как забаву
для подобья катарсиса душ.
Не могу перепрыгнуть межи я
между цифрой ума и душой:
мне они в своих чувствах чужие,
ну а я им в расчетах чужой,
очень умный в делах и витийстве,
но от бездн алгоритмом закрыт,
не способный на правду убийства
и не вольный свершить суицид…
Спят они в небе снов небывалых
и сопят, ну а я очень тих
в расчисленьи безудержно малых,
в исчисленьи бескрайне больших.
На востоке рассветные пятна
цедит в звёзды подлунная тьма…
И живущим с душой непонятны
пифагоровы муки ума.
08.05.2011
Небо ночи угрюмо и звёздно,
надкусила лимон свой луна;
снова мне в это мглистое поздно
одиночество мыкать без сна.
Смерть ломала судьбы моей жерди
и тогда запросила семья,
чтобы стал не гнилушками смерти,
а титановым киборгом я.
Пострашась их спечалить несчастьем
и в желаньи шагнуть за предел,
я бредовое выдал согласье
на телесной судьбы передел.
Не представил умишком облезлым,
сколько муки ему предстоит,
когда тело заменят протезом,
а сознанье вкуют в алгоритм.
Это страшно, что чуждою волей
плоть, которая стала тобой,
от любой застрахована боли,
от усталости тоже любой.
Это жутко, что мозг со стараньем
всё просчитывает, — дали и близь,
но не дарит ему подсознанье
лишь в грядущем понятную мысль.
Так бывает в преддверии плахи,
когда хочет казнимый кричать,
но не в силах свинцовые страхи
из души онемелой поднять…
Пусть минувшие беды итожу,
но мои не мигают глаза
и на щёк безчувствительной коже
не проводит дорожки слеза.
Мои дети с супругой по праву,
видя эту телесную сушь,
почитают меня как забаву
для подобья катарсиса душ.
Не могу перепрыгнуть межи я
между цифрой ума и душой:
мне они в своих чувствах чужие,
ну а я им в расчетах чужой,
очень умный в делах и витийстве,
но от бездн алгоритмом закрыт,
не способный на правду убийства
и не вольный свершить суицид…
Спят они в небе снов небывалых
и сопят, ну а я очень тих
в расчисленьи безудержно малых,
в исчисленьи бескрайне больших.
На востоке рассветные пятна
цедит в звёзды подлунная тьма…
И живущим с душой непонятны
пифагоровы муки ума.
08.05.2011
