ЗВЕРЬ
Нина Рунге с семьёй уже шестой год проживала в двухэтажном кирпичном доме на станции Полянки. До Рунге в крохотной двухкомнатной квартире , где из всех удобств была газовые плита да отопление, одиноко после смерти жены доживал свои годы старый машинист, прогремевший на весь Союз тяжеловесными составами ещё в годы сталинских пятилеток. Приватизировать квартиру старик не пожелал, так как считал приватизацию расхищением общенародной собственности. После его смерти никто из имевших стаж железнодорожников въехать в квартиру не захотел, вот и выделило начальство числившуюся на балансе «железки» жилплощадь молодому помощнику машиниста Андрею Рунге. Случилось это в самый разгар ельцинских реформ, поэтому квартире молодые обрадовались, хотя в двадцати метрах от дома над пропитанной мазутом и нефтью станционной землёй день и ночь грохотали товарняки, выли электрички, с гулом проносились «скорые».
Вскоре после получения квартиры Рунге её приватизировали, Нина родила Алешку, а муж попал под сокращение и через друзей устроился слесарем на нефтеперерабатывающий завод, где в зарплате не обижали. Алёшка подрос, и Андрей по дороге на работу отводил его сначала в ясли, а потом в детсад за железнодорожное полотно — там высил свои многоэтажки кирпичный город. А с другой стороны от их дома, за сараями, летом темнело, а зимой белело кубанками кочек голое болотце. Прямо за болотцем разноцветными параллелепипедами грудились частные домишки окраины города, а слева от него клубилась зарослями ольхи и ивняка лесная опушка.
Нина устроилась на работу тут же, в Полянках, — кассиром на станционный вокзальчик. Работа Нине нравилась: график удобный — день через день с семи до семи, пассажиров много только в дачный сезон по утрам, а, значит, можно и книжку почитать, и повязать. Да и дом под боком — не надо обрывать пуговицы в городском транспорте. Одно было плохо — вокзальчик располагался на противоположной от дома стороне станции и путь к нему пролегал по пешеходному виадуку, высоко вознесённому над железнодорожными путями, а Нина с детства боялась высоты.
Ах, как она боялась высоты! Спуститься по лестнице с Волжской набережной к Речному вокзалу или взойти по крутым купеческим ступенькам на второй этаж в тогда ещё живое кафе «Европа» было для неё сровни подвигу. А здесь через день надо, вцепляясь в перила, карабкаться, а потом спускаться по узким железным лесенкам , идти, зажмуря глаза, по дрожащему рифленому металлическому настилу, под которым свистит семь метров пустоты. Когда в первый раз шли к дому по виадуку, Нина рассказала о своём страхе Андрею, но муж посмеялся над ней, решив, что жена привыкнет. Ему тоже было страшно в армии в первый раз прыгать с парашютом, но потом привык. Больше Нина об этом не заговаривала, трудно ведь уверять другого человека, даже если это и любящий муж, что ты в чём-то хуже большинства людей.
Вскоре после получения квартиры Рунге её приватизировали, Нина родила Алешку, а муж попал под сокращение и через друзей устроился слесарем на нефтеперерабатывающий завод, где в зарплате не обижали. Алёшка подрос, и Андрей по дороге на работу отводил его сначала в ясли, а потом в детсад за железнодорожное полотно — там высил свои многоэтажки кирпичный город. А с другой стороны от их дома, за сараями, летом темнело, а зимой белело кубанками кочек голое болотце. Прямо за болотцем разноцветными параллелепипедами грудились частные домишки окраины города, а слева от него клубилась зарослями ольхи и ивняка лесная опушка.
Нина устроилась на работу тут же, в Полянках, — кассиром на станционный вокзальчик. Работа Нине нравилась: график удобный — день через день с семи до семи, пассажиров много только в дачный сезон по утрам, а, значит, можно и книжку почитать, и повязать. Да и дом под боком — не надо обрывать пуговицы в городском транспорте. Одно было плохо — вокзальчик располагался на противоположной от дома стороне станции и путь к нему пролегал по пешеходному виадуку, высоко вознесённому над железнодорожными путями, а Нина с детства боялась высоты.
Ах, как она боялась высоты! Спуститься по лестнице с Волжской набережной к Речному вокзалу или взойти по крутым купеческим ступенькам на второй этаж в тогда ещё живое кафе «Европа» было для неё сровни подвигу. А здесь через день надо, вцепляясь в перила, карабкаться, а потом спускаться по узким железным лесенкам , идти, зажмуря глаза, по дрожащему рифленому металлическому настилу, под которым свистит семь метров пустоты. Когда в первый раз шли к дому по виадуку, Нина рассказала о своём страхе Андрею, но муж посмеялся над ней, решив, что жена привыкнет. Ему тоже было страшно в армии в первый раз прыгать с парашютом, но потом привык. Больше Нина об этом не заговаривала, трудно ведь уверять другого человека, даже если это и любящий муж, что ты в чём-то хуже большинства людей.
Нина решила вступить в поединок с виадуком, который представлялся ей диковинным железным зверем о восьми ногах, вскормленным жирной пропитанной нефтью и мазутом станционной землёй. С одной стороны виадук опускал на асфальт раздвоенный ступенчатый хвост, а с другой — зарывался в землю двумя зубастыми мордами. Зверь этот был хитёр и коварен. В тёплое время года он то покрывался скользкой дождевой слизью, то нагревался, как адская жаровня, до того, что вокруг разносился ядовитый запах его металлической шкуры. В морозы виадук напяливал ледяную рубаху, кутался в снеговую шубу, чтобы ноги идущих заскользили на его спине, чтобы их понесло вниз, туда, где в сугробах спрятаны его когтистые лапы и крокодильи морды. Да, несомненно, этот виадук был зверем, жаждущим добычи, и кто знает, сколько жертв на его счету, думала Нина, ведь с наступлением темноты и до утра станции пустела, лишь одинокие пешеходы...
Когда на запасных путях стояло немного товарняков, Нина обманывала зверя. Показав ему язык, она перебиралась через рельсы под платформами и цистернами. Нина понимала, что это ребячество, но что она могла поделать с собой, если в своём страхе высоты и в двадцать шесть лет оставалась трёхлетним ребёнком.
В то октябрьское утро Нина проснулась, как обычно, полседьмого, наскоро позавтракала, разбудила поцелуями Андрея и розовощёкого Алёшку и поспешила на вокзальчик. На улице было ещё темно, погода стояла самая мерзкая — морось и туман плотно облекали станцию, свет прожекторов с трудом пробивался до земли. Нина взглянула на зверя, он сыто лоснился в тумане, огромный, чёрный, и, казалось, прицокивал зубами.
— А ну тебя! — сказала Нина и пошла через пути. Где-то вдалеке стучал «скорый». Нина пробралась под цистерной с бензином. На следующем пути стоял ещё один товарняк. Когда она полезла под порожнюю платформу, товарняк, вздрогнув, тронулся. Женщина ускорила движение и вдруг подошва ботинка скользнула по мокрому рельсу, Нина упала. Испугавшись скрежета колёсных пар, она резко вскочила, резко рванулась вперёд на перепутье, за которым уже летел грохот «скорого» и не удержала равновесия. Последнее, что увидела Нина, — это был нестерпимо яркий блеск внутренней кромки реборды, словно ещё один железный зверь ощерил пасть в хищной ухмылке. Помощник машиниста, следивший за движением состава из кабины электровоза, в тумане даже не заметил наезда.
Хоронили Нину в заколоченном гробу. Мать и свекровь громко плакали, Андрей за два дня похудевший, с неожиданным серебром на висках, большей частью молчал, прижимая к себе Алёшку. Алешка в свои пять лет никак не мог понять, как это мама пошла на работу и умерла. Он не верил, что в этом ящике его мама, а верил дедушке, который сказал, что мама улетела на небеса. Когда все родственники сели за стол, Алёшка потихоньку выбрался из дома, залез на виадук. Он стоял у перил и смотрел сквозь сетку заграждения, как внизу проносились длинные чёрно-красные товарняки, короткие зелёные электрички, пролетел голубой фирменный пассажирский... Алёшке захотелось спрыгнуть с виадука и полететь вслед за ним, но он знал, что люди сами по себе летать не могут. Чтобы полететь нужен самолёт или ракета. И Алёшка мечтал о том, что, когда станет большим, поедет в аэропорт или на космодром, сядет в самолёт или ракету и полетит высоко-высоко, в самые небеса, куда боженька забрал его маму.
28.09. – 05.10.2002
Когда на запасных путях стояло немного товарняков, Нина обманывала зверя. Показав ему язык, она перебиралась через рельсы под платформами и цистернами. Нина понимала, что это ребячество, но что она могла поделать с собой, если в своём страхе высоты и в двадцать шесть лет оставалась трёхлетним ребёнком.
В то октябрьское утро Нина проснулась, как обычно, полседьмого, наскоро позавтракала, разбудила поцелуями Андрея и розовощёкого Алёшку и поспешила на вокзальчик. На улице было ещё темно, погода стояла самая мерзкая — морось и туман плотно облекали станцию, свет прожекторов с трудом пробивался до земли. Нина взглянула на зверя, он сыто лоснился в тумане, огромный, чёрный, и, казалось, прицокивал зубами.
— А ну тебя! — сказала Нина и пошла через пути. Где-то вдалеке стучал «скорый». Нина пробралась под цистерной с бензином. На следующем пути стоял ещё один товарняк. Когда она полезла под порожнюю платформу, товарняк, вздрогнув, тронулся. Женщина ускорила движение и вдруг подошва ботинка скользнула по мокрому рельсу, Нина упала. Испугавшись скрежета колёсных пар, она резко вскочила, резко рванулась вперёд на перепутье, за которым уже летел грохот «скорого» и не удержала равновесия. Последнее, что увидела Нина, — это был нестерпимо яркий блеск внутренней кромки реборды, словно ещё один железный зверь ощерил пасть в хищной ухмылке. Помощник машиниста, следивший за движением состава из кабины электровоза, в тумане даже не заметил наезда.
Хоронили Нину в заколоченном гробу. Мать и свекровь громко плакали, Андрей за два дня похудевший, с неожиданным серебром на висках, большей частью молчал, прижимая к себе Алёшку. Алешка в свои пять лет никак не мог понять, как это мама пошла на работу и умерла. Он не верил, что в этом ящике его мама, а верил дедушке, который сказал, что мама улетела на небеса. Когда все родственники сели за стол, Алёшка потихоньку выбрался из дома, залез на виадук. Он стоял у перил и смотрел сквозь сетку заграждения, как внизу проносились длинные чёрно-красные товарняки, короткие зелёные электрички, пролетел голубой фирменный пассажирский... Алёшке захотелось спрыгнуть с виадука и полететь вслед за ним, но он знал, что люди сами по себе летать не могут. Чтобы полететь нужен самолёт или ракета. И Алёшка мечтал о том, что, когда станет большим, поедет в аэропорт или на космодром, сядет в самолёт или ракету и полетит высоко-высоко, в самые небеса, куда боженька забрал его маму.
28.09. – 05.10.2002
